Головнин Александр Владимирович
Факультет: ХТФ, АХТП-14-1пб
Дата публикации на сайте: 01.11.2015
Я безумно устал. Я только закончил принимать лекарства и направился в кроватку, чтобы отдаться сну на неопределенный срок. Кроватка дожидалась хозяина уже давно. Я уткнулся лицом в подушку и отключился… Увы, но вскоре пришлось подниматься: прогремел звонок в дверь. Вообще я был крайне удивлен и обеспокоен тем, что звонок, не работавший по назначению уже три года, внезапно сегодня дал знать о своем существовании, поэтому я потупливал в течение трех минут и не решался встать. А звонок все не унимался и начинал меня раздражать.
Наконец, сообразив, что надо прекратить этот бьющий прямо в голову звон, поднялся и направился к двери. Я глянул в глазок… Ступор. Я уставился в черноту двери, забыл все и вся. Понадобилось несколько минут, чтобы вновь услышать этот звонок. Оттянул задвижку на себя, слегка подтолкнул дверь. Все застыло на мгновение. Она вошла.
Она смотрела мне прямо в глаза, не скрывая своего смущения. Я был, мягко говоря, в недоумении.
- Прости, что не предупредила, - сказала она.
- Ох, да ничего страшного, раздевайся, обувь бросай, где хочешь, - мне сразу стало неловко, потому что опомнился, что я в своем засаленном халате, небритый, с немытой головой предстал перед столь дорогим гостем. К тому же не в нормальном состоянии.
Я принял от нее классическое английское пальто, в рукавах которого она спрятала шелковый шарф.
- Прошу, проходи в гостиную. Я сейчас подойду, - на что она робко улыбнулась. Только она умеет так делать.
Сам побежал на кухню ставить чайник. Благо брат занес мне вкусных пряников, так что было, что поставить на стол. Также я достал давно лежавшую коробку конфет, которыми собирался задобрить преподавателя.
Я абсолютно не подозревал, что меня ждет. Зачем она пришла? Почему сейчас? Тем не менее, я был безумно рад этой встрече. Когда я вошел в комнату, она смотрела на висевшую на стене картину. Тень, падавшая от гостя на картину, позволяла увидеть новые причудливые образы на полотне.
- Это твоя работа?
- Да.
- Похоже у меня не все в порядке с головой, но мне безумно нравится. Красиво…
- …но не в квартире. Прости за бардак. Я давно уже никого не жду ко мне в гости.
- Это твоя квартира… Ты вправе выбирать, каким образом ее обустроить, - с мягкой улыбкой недоумения, бросив на меня короткий взгляд, промямлила она. Она снова стала пристально глядеть в картину.
- Что красивого ты в ней находишь? Что тебе понравилось? – спросил я.
- Она пугает меня, но это так притягательно. Здесь нет четких образов. Каждый, кто посмотрит, интерпретировать может по-своему. Именно неопределенность, незнание, неуверенность пугает… Я вижу здесь только настроение. Настроение опустошенного, уставшего от всего человека. Он закрылся от всех, он не знает, что дальше. Это твое настроение.
Запищал чайник. Оказавшись на кухне, я усадил ее на табурет и стал хлопотать над чаем.
- Есть только черный. Тебе разбавить? Молока?
- Нет-нет, за годы работы в офисе я научилась пить кипяток.
- Сколько же в тебе мужества!
- Это всего лишь кипячёная водичка. Что тут...?
- Я про то, что ты до сих пор там работаешь.
- Я не могла все это бросить. Мне было тяжело… оставить. Пожалуй, мне как раз и не хватило мужества порвать с тем, что меня мучало.
- Вот твой чай.
- Спасибо, давай закроем эту тему.
Я захлюпал чаю и кивнул в знак согласия. Поставил пряники посередь стола.
Меня вдруг встряхнуло и внезапно осенило, что это за визит. Я слегка приуныл, уткнул глаза в микроволновку за ее спиной. Она стала колупаться в хлебных крошках, забывшихся на столе.
Она пришла не для того, чтобы исповедаться передо мной, а для того, чтобы стать слушателем моей исповеди в этот вечер позднего октября. Лекарство начало все-таки действовать.
- Как же мы давно не виделись.
- Что? – я проснулся.
- Когда мы виделись в последний раз?
- Кажется, это было… Мы пили бальзам на хате. Ты тогда не могла себе позволить уснуть в чужой квартире, а я дурачился, чтобы тебе было не так скучно. Сколько лет, получается, прошло?
- Шесть, кажется, - она закатила глаза к потолку, создав образ задумчивой кокетки, - да-да, шесть.
- О Боже. Мне 24. Я уж забыл, сколько дней рождений прошло с того дня, - я начал хихикать, вытаращив глаза и почесывая лоб, мол «ну я и дуралей».
- Но я старше тебя на день. Ты же посылал мне открытки с поздравлениями каждый год.
- Тогда я помнил. Вот, может, буквально вчера помнил, а наутро ничего не помню.
Над ее кружкой с тигрятами кружился пар от чая. Она застыла, взгляд ее направился сквозь мою исхудавшую грудь, что завиднелась из подола халата. Мы замолчали.
Как же она прекрасна. До ключицы светло-русые волнистые волосы, большие вдумчивые голубые глаза, щеки, рот, зубы, формы, ногти, уши, ноздри – все было на нужном месте. Я загляделся, но молчание стало душить меня, и я постарался снова завести ее:
- Угощайся, - я тыкнул на пряники, - мне они нравятся. Отнюдь не приторные, в отличие от того большинства, что нам дают на выбор в супермаркетах. Спасибо братишке.
- Ох да, чай! Спасибо твоему братишке.
И сладостное пожёвывание запело на всю кухню. Я успокоился.
- Ммм! Просто прелесть! Всегда знала, что ты угостишь вкуснейшими пряниками в городе. Но почему ты не сам купил их?
- Я больше не выхожу на улицу.
- Почему? Ты заболел?
- Да. Вроде того.
- Не болей, родной, - она кротко положила свою ладонь на мой локоть, - болеть – это грустно.
- Спасибо, ты милая, - почти до слез тронутый, заулыбался я.
- Это из-за того, что ты пропадал так долго?
Неловкое молчание. Она посмотрела мне пристально в глаза и вымолвила:
- Куда ты пропал?
…
- То лето закончилось – началась та осень. Словно это не от меня зависело, но мне вдруг стало ясно, что я счастлив. И это произошло внезапно, когда я проезжал по Камскому мосту в автобусе. Бах… Просто осознание того, что я жив, что я существую в мире, где столько пространства, столько материала, столько меня. Через все раскрываешься ты сам и, в то же время, становишься неотъемлемой частичкой вселенной.
Оказавшись на свободе, я не боялся открываться людям-нелюдям, помня, что это может плохо для меня кончиться. Скажем, хозяйственная губка, впитывавшая как соки жизни, так и ее помои. Такова, наверно, жизнь любого новоиспеченного студентика. Я пытался вобрать в себя все благое, что могла подарить цивилизация. Брался за любое дело, которое хотя бы на йоту мне симпатизировало.
Ну, как это происходило: представь аллею, по которой так любит блуждать обыватель. Вдоль вымощенных тротуаров расположены бутики со всевозможными товарами. Вывески бросаются в глаза, ты смотришь на прилавки, и в твоей душе скребут кошки. Они (кошки) намекают тебе, что ты «неполноценен», потому что у тебя нет содержимого этих прилавков. Само собой, заходишь, расплачиваешься временем, что на этой аллее и является валютой, и вылетаешь, чтобы попасть в бутик напротив. В итоге, ты набрал кучу (и не одну) вещей, упаковал ее в мешки, коробки. Кошки, наконец, перестали скрести – теперь другая задача: донести все это до дома. Поначалу у тебя полно сил, ты воодушевлен и вприпрыжку двигаешься к цели. Но в один прекрасный момент аллея оборачивается коридором, который сужается и сужается по мере того, как ты идешь вперед, а ты невольно все сильнее ощущаешь дискомфорт. На пути образуются бездны – их не обойти, не перепрыгнуть с кучей барахла, что волочил с аллеи, поэтому необходимо оставить ту часть груза, от утраты которой ты менее всего расстроишься. И так повторяется до тех пор, пока ты не предстаешь перед узеньким дверным проемом. Ты пришел к нему ни с чем. Ты голый. Ты потный. Ты умираешь и с трудом пролазишь в него. Так и было со мной…
Ты спрашиваешь меня куда. Я пропал… в жизнь. Я захотел пожить вне аллеи и коридора. Я захотел пожить дома.
Я не выдержал тех рамок. Бросил все. Порвал со всеми.
Есть еще кое-что. Я бы не стремился в «дверной проем», «домой», если бы не знал, что меня там ждет.
…
- Когда прошла та осень и началась та зима, я уже стал изнемогать от тяжести ответственности, которую сам же на себя и взвалил. Каждый день приходилось бегать по всему городу. Редкий был час, когда удавалось хотя бы перекусить в кафешке – всюду нужно успевать. К этому времени я отключился. То есть… Я перестал напрягать свои извилины, чтобы разрешить проблемы, которые возникали в том или ином месте моего «обязательного» пребывания. Просто тащил свое тело тем, кому оно было нужно, мое же личностное влияние было минимальным, да и это всех, в принципе, удовлетворяло. Дома бывал, чтобы помыться-подмыться, собрать вещи и поспать. Иногда и этого не было (ну, «обязательные» вписки, тусы).
Однажды как-то так сложились, что я остался дома на весь день. То был уже февраль. Рано проснувшись, я начал было собираться, чтобы опять куда-то отправиться, но за кофе все-таки опомнился. Тишина. Семь утра. Родители дохрапывают свои выходные, а я наслаждаюсь уединением. Я оделся в этот, тогда еще не засаленный халат, прилег на диван поверх одеяла и наслаждался утренней домашней безмятежностью. Спать не хотелось. Хотелось ничего. Этого «ничего», но в то же время значительного, не было вечность (на деле полгода). Эх… Я лежал так часа 2-3, размышлял о давно забытых переживаниях.
Проснулись родители. Забуянили на кухне, затем в комнатах, включив телевизоры так громко, что было трудно докричаться, чтобы сделали тише. Здесь нельзя было больше находиться. Нужен был повод выйти из дома. Взял канистры из-под воды и отправился на родник.
Я скатился вниз по лестнице и вылетел из подъезда. Вдохнув мокрого воздуха, я почувствовал легкое головокружение, забылся. На улице безмятежно шел пушистыми хлопьями снег. Ветерок казался тепленьким и ласкал мое понурое лицо. Я нарочно медленно двинулся к роднику, дабы насладиться последними вздохами зимы. Я брел мимо угрюмых, мимо пьяных, мимо брюхатых – мимо всех. Я проходил мимо коттеджей, заглядывая в их окна – там кипела непонятная мне жизнь – шел мимо стареньких, но не менее уютных, садовых домиков, на ходу вспоминая дни лета, проведенные на даче у нашего общего приятеля. Когда голой задницей прижимался к песчаному берегу, а речные прибои лизали мне пятки, а затем эти же пятки щекотал газон, пока я жарил мясо для всей компашки.
В голове мыслительный процесс работал без перебоев, постоянно что-нибудь да наводило на мысль (даже сами мысли), пока не дошел до деревянной лестницы, ведущей к роднику. Отсюда обычно открывался вид на Каму и на противоположный берег, но из-за плотности осадков последнего не было видно. Я словно смотрел на белую стену. Теперь была одна мысль: я должен подойти к этой «стене».
Я спустился вниз к берегу… Я оказался на мгновение там, где мечтают побывать буддисты. Перед глазами белая мгла, простирающаяся далеко-далеко, я не вижу города. Специально не оборачиваюсь, потому что знаю, что если обернусь, то я опять вернусь в действительность. Я в небытии.
Я прошел немного вперед. Снег мочил шапку и шарф. Я впитываю воздух, выдыхаю пар, что в момент сливается с мглой. Я падаю на колени. Я плачу. Я, наконец, счастлив. Вот он я. Я! Я один в этом бескрайнем мире. Понимаешь? Мне абсолютно безразлично, что скажут в мой адрес, что я наделал, насколько я ущербный. Я ожил вновь в тот момент. В это крохотное мгновение. Пошли все к черту, ибо теперь все никчемно.
Мой голос осёкся. Мое лицо пылало, тело кипело в поту. В голову отбивало молотком биение сердца. Я задыхался.
В течение всего моего рассказа я не раз сбивался, запинался, пытался подобрать нужные слова в том или ином месте, несмотря на то, что этот текст я выстрадал себе давненько, лежа под одеялом, но именно на последних словах меня стало колотить, трясти, словно от падучей, а на лице замерла хмурая, даже злая физиономия.
Далее я продолжал дрожащим голосом, превозмогая всплеск своих эмоций.
- Встал… Поднял глаза к небу, вымолвил: «Спасибо, Боже». Ушел. Хотел бы остаться здесь навечно, но знание того, что в мире еще слишком мало меня, заставило выдвигаться домой.
Пришел я домой с пустыми бутылками. Ушел из него с флягой, с парой кроссовок, банкой консервов и булкой ржаного хлеба.
Дальше скитался повсюду.
Но тут… Ты в моей памяти. Ты не собиралась меня покидать, верно? Я видел все и был всем, но только не тобой. Как же мне тебя не хватало и не хватает сейчас…
Она приложила ладонь к губам, и я видел, как ее голубые глаза стали наполняться слезами. Зашмыгала носом, уже стирает с щек слезы, смотря мне прямо в глаза.
- Пойдем, - с трепетом заговорила она, - нам пора туда.
- Куда сказал Чак?
- Именно туда.
- Сейчас. Я в туалет
Мы встали, я пошел в туалет, она пошла в гостиную. Когда я вышел, увидел, что она роется в комоде.
- Я хотела собрать твои вещи, пока тебя не было.
- Я пойду так. На что мне щегольский вид сегодня? То тряпье отдадут бедным. Так от них будет больше пользы. Возьми вот это, разве что.
Мы вышли.
Листья кружили над головой. На улице царил тот октябрь, когда была слякоть, но на горизонте розовело солнышко. Оно дарило последние нотки тепла осенней погоде. Почти полысевшие деревья царапали небосвод, люди спешили в свои конуры. Лишь редкий человек бросал взгляд в мою сторону. Я ж в конце концов в халате да резиновых сланцах.
В мою обувь то и дело залетала галька, отчего я слегка пританцовывал. Грязь увлажняла ноги, отчего становилось даже приятно.
Она идет не оборачиваясь. А я включил типичного созерцателя. Сложившаяся ситуация была волнительной. До безумия.
Мы спускаемся по деревянной лестнице. Кама и солнце лижутся друг с другом, а город наблюдал за этой вечной связью с должным умилением.
Мы на берегу.
- Кажется, я, наконец, поняла тебя. Спасибо тебе, - ох уж ее улыбка! Она из любого безумца сделает счастливца.
Она сняла сапоги, и встала, как и я, так, что бы ее лобзал речной прибой. Мы застыли. С наших лиц не сходит улыбка полного удовлетворения. Взгляды наши устремлены туда, на горизонт. Мы стоим.
Стоим до тех пор, пока краешек, самый краешек солнца не остается выглядывать из-за гнутой линии реки. Я уже в ее объятиях. Она положила свою голову мне на левое плечо. Я чувствую, как ее грудь толкает мою. Я люблю ее.
- Спасибо. Прости меня за все, - мои слова.
Холод стали обжигает мой правый висок. Ее левая рука сработала четко. Выстрел.
Затарахтели вороны, взметнулись к небу, подарив берегу гробовую тишину. Я смотрю на свое навзничь опрокинутое тело. Бесчувственное холодное лицо омывается кровью, что приносит волной из моей пробитой головы. Затем я бросаю свой взгляд на нее.
Она протягивает мне руку. Она горяча. Она нежна. Она идеальна. И мы идем, держась за руки, единой цепью туда, где тонкой линией пламени жжет солнце горизонт. Туда, где ждет тебя твой дом. Туда, куда сказал Чак.
Войдите для комментирования работы
Группа