Мусеев Николай Александрович
Факультет: Гуманитарный
Дата публикации на сайте: 30.10.2015
Я теперь мало сплю. Вскакиваю каждый час, будто вот оно – наконец-то, что-то важное. Эта комната в четыре стены мой собеседник уже долгие дни. Я благодарный слушатель этих стен, они – благородный учитель тишины. Когда речь затихает – открывается мир. Поймай последние слова – последние, ибо то, что должно быть сказано – сказано, дальше только истина, тонкая красная нить. Эта нить пронизывает полотно жизни, обрамляет обрез страниц под твёрдой обложкой, просвечивает сквозь подернутую загаром кожу, она есть – и этого достаточно, это её оправдание, а она – оправдание мира. Комната молчит. За миг до этого она рассказала мне о нити Ариадны, намекая на грехи Персифаи. Речь лабиринта запутана и подчинена единственной цели – этот лабиринт покинуть, флёр прошедшего времени. И вот он покинут, герой возвращается домой не достигая цели, ибо ничего не заканчивается. - Ничего не заканчивается. «Этого достаточно», - говорит тень, поворачивается спиной, и медленно тянется по полу. Лабиринт дитя барокко, его речь – ритмичная тавтология зеркал, умножающая до бесконечности четыре стены, безумный танец дервиша. Это танец, ибо нить, обрамляющая его просторные одежды, содержит лоскуты в единстве – танец это форма и конфигурация тела. - Я неловко целую теплую щеку, видение исчезает.
Комната имеет бесконечное число осей вращения, вращение – нонсенс: круглый квадрат. Четыре стены при вращении сходятся в круг: 2+2=0. Комната учит математике как опытный лев, грациозно и неторопливо.
Ритм – это шаг за шагом сокращающаяся дистанция, в музыке, в поэзии, ритм намекает, что вот там-то и есть конец, но ничего не заканчивается, значит, начинается что-то иное. Иное и единое сходятся в точке вращения. Дервиш садится на пол, тень возвращается, теперь ей нужно что-то ещё. Ритм порождает мотив, мотив отдается ритму, удивительная диалектика взаимного чувства. Ритм подчиняет и сковывает, мотив – завязывает глаза тонкой шёлковой полоской – вытянув руки, упираюсь в стену, «это конец», но ничего не заканчивается. …три, четыре, пять… мне продолжать? …шесть, семь, восемь… К моим губам прилипает прядь тёмных волос, поцелуй достигает иной цели, большей, чем ожидалось, достижение поставленной цели сопряжено с концом, но ничего не заканчивается. Случайности наполняют жизнь смыслом. Смысл ускользает от доводов – он позволяет быть тому, что дОлжно.
Чувство счастья всегда незваный, но дорогой гость. Ожидание счастья делает его бессмысленным. Мы или заходим в комнату, или не заходим в неё. О третьем умолчу …если только осмелюсь покинуть комнату… Моменты полноты и есть счастье, они возвращают нас в настоящее, дескрипция бессмысленна - полнота вне рамок, исключение – роман, но не эпос. Я ощущаю счастье, оно возвращается, уходит, и возвращается вновь, я в лодке, в лазури волн отражаются облака. Пруст сумел прожить не одну жизнь, они были и остаются его интеллектуальной собственностью. Люди заходили и выходили, проживая чужую. Дервиш поднимается и оправляет полы своего платья. Выбор оси вращения всегда случаен – его сила в том, что оно случается, выбирать приходится только направление: по часовой или против часовой. Как не крути, но Пруста по-прежнему можно читать с любой страницы.
Прямые линии скрадывают пространство, но при детальном рассмотрении выдают шероховатость поверхности. Поверхности не осязаемы во сне, в нём мы заняты только собой, или всем, кроме себя. Пространство выворачивается наизнанку, как платок в руках ловкого иллюзиониста. Сон это грандиозный трюк, даже если знаешь его механизм – он вызывает восторг, слишком реально для сна. Ущипните меня!
Частота вращение возрастает с геометрической прогрессией, движение дервиша передается станку. Техника – наблюдатель: отрешенный, безразличный. Техника занята собой, в ней форма и материя сливаются в одно, порождая многое. Техника погружена в сон. До поры до времени. Вращение шестерёнок выдает гениальный замысел шахматиста, логика не стареет – она возвращается и возвращается, она подчиняет себе шахматиста. Это порочный круг. Змея кусает собственный хвост. Механическая змея кусает собственный хвост.
Комната вправе выбирать сама кто будет её собеседником. Встретится с комнатой, событие, хотя пребывание в ней ещё не событие, нужна не одна ночь, чтобы перейти на «ты». Мы вправе выбирать круг общения, так, по крайней мере, нам кажется. Движение дервиша нарастает – танец безумен, но безумие очаровывает. Упираюсь руками в стену, она податлива как воск, комната позволяет перекроить себя, но мы ценим то, что ценим, и пытаться перекроить другого – строительство лабиринта. Как только появляется цель, смысл ускользает во вне.
Хватаю руками воздух. Теплая щека… прикасаюсь губами, видение накатывает волной, - слишком похоже на сон. Слишком похоже на явь. Ущипните меня!
Войдите для комментирования работы
Группа